Архив, Заявка на поиск

Цитадели заполярья

Заполярные земли

Региональное
законодательство

Поиск работы в заполярье

Кто здесь живет?

Кто прославился?

Нездоровье душе не помеха

[2007-12-12]

Мера добра и нравственности у каждого человека
разная, но почему-то у тех, кто обделен полноценным здоровьем, бездонная душа,
полная добросердечия, а у тех, кто им наделен, нередко пустуют кладовые души.
Какого-то другого жизненного замеса люди, которых мы обобщенно называем
инвалидами. У каждого из них свои счеты со здоровьем, но как-то схожи они
участием к другому человеку, отношением к каждому мгновению, дарованному
судьбой. Все в этой жизни они принимают без злобы, напротив, творят доброту и
тем удерживают наш хрупкий мир в равновесии.

Однажды я возвращалась с группой туристов из поездки по Прибалтике. В Ленинграде
(тогда город на Неве был еще с таким названием) было время между поездами, и я
предложила сдать группе свои вещи в камеру хранения. Надо добавить, что поклажи
у всех было прилично, т.к. в годы безликих прилавков, кроме экскурсий, день
туристов вмещал и вояжи по магазинам с длинным списком заказов от родных и
друзей. Такие наказы были у каждого из группы, сумок было полперрона, поэтому в
камере хранения мне выдали целую горсть. Туристы поспешили в магазины на
Невском, благо, Московский вокзал рядом.

Еще в первую дорогу я мечтала в северной столице попасть на выставку модного
тогда Ильи Глазунова. Но время было вечернее, Манеж был уже закрыт, я просто
гуляла по Фонтанке, заглядывала сквозь каслинскую решетку на прелести
Юсуповского дворца и бросила монетку в фонтан в парке у Адмиралтейства. Поэтому,
едва освободившись от груза организационных забот, на обратной дороге помчалась
увидеть Глазуновскую "Мистерию ХХ века". Рада была, что выставка не закончила
свою работу, и выстояла длиннющую очередь за билетами (какое все же было время -
витал дух прекрасного и жажды нового, пусть люди и были заражены дефицитной
болезнью, но вернисажи, театры, музеи имели не меньше внимания). И вот я в залах
с полотнами, на которых наша история Руси, ее богатство в лицах и куполах, ее
стать в величии храмов и озерах доброты в глазах, где боль и гордость за
Отечество дают венец русского характера, где и хлебосольство, и добродетель, и
ратный подвиг имеют одни глубинные корни. Посетителей было так много, что ко
многим работам художника было просто не подойти. Спасало озвучивание с рассказом
о творчестве Глазунова, с его комментариями о сюжетах картин. Удачная находка
выставки, когда твои чувства сопровождает и предваряет голос самого мастера. Я
ходила и ходила по залам, пока не опомнилась, что уже пора на вокзал. В
вестибюле остановилась у огромного зеркала в старинной раме, чтобы застегнуть
пальто, одеть шарф с беретом и положила свою маленькую сумочку на мраморные
перила лестницы. Видно, я была слишком под впечатлением увиденного, что ушла,
забыв про сумочку, и опомнилась лишь на улице, раздумывая, какой транспорт меня
отвезет с Дворцовой площади быстрее. Я бросилась назад. В основную дверь меня не
пустили без билета, я устремилась к той, откуда несколько минут назад в такой же
толпе вышла, и стала пробираться сквозь встречный поток по лестнице.
Экскурсионные группы, которые привозят к Манежу на автобусах, шли такой толпой,
что я вдруг осознала, какова вероятность того, что моя сумочка уцелеет в этом
многолюдьи. И тут до конца поняла всю масштабность моей пропажи: паспорт, билеты
на поезд всей группы, все номерки от камеры хранения, деньги мои и оставшиеся от
заказов...

Тут меня догнал охранник, мимо которого я пулей пронеслась, решив, что я
безбилетница и штурмом беру Манеж. Я комкано на бегу объясняла, что у меня там
маленькая сумочка, но он не расслышал про сумку, подумал, что я потеряла
маленькую девочку, и кричал мне вслед, чтобы я обратилась к администратору зала.
А я уже с пролета лестницы увидела, что на перилах у зеркала сумочки нет. Не
описать, как во мне все обрушилось. Все нажитые впечатления от путешествия, как
и недавние восторги от полотен, канули в мрачную пелену тревоги. Слезы катились
из глаз, и я не замечала, что вокруг меня стали толпиться люди. Охранник что-то
объяснял почтенной даме. Чувствовалось, что вокруг ищут какого-то ребенка. Я
понимала, что глупо говорить о том, что я потеряла, я хотела достать платок,
чтобы вытереть глаза от слез, но напоминание, что и эта нужная мелочь пропала
вместе с сумкой, довела меня до всхлипываний. Я была растеряна настолько, что
мало думала, что дальше делать. Вдруг вещание прекратилось, и я вместо голоса
художника услышала женский с объявлением моего имени, отчества, фамилии и что
мне нужно подойти к кассе. Все обернулись на меня, догадавшись, что эта
зареванная виной тому, что прекращен даже обзор по представленным шедеврам, и
только тут я поняла, что это про меня, мое несчастье. Проблеск надежды, что
нашли хотя бы паспорт, затеплился во мне. У кассы меня ожидала все та же
почтенная дама и рядом человек небольшого роста, стоявший как-то подбоченившись.
Дама подала мне... мою сумочку. Мне стыдно, но первое, что я сделала, это
заглянула внутрь. С одного взгляда я поняла, что все на месте и не стоит
пересчитывать купюры, все тут до копеечки, все целехонько. Наверное, этот
мужчина нашел, и по паспорту меня объявили... Такая вязь мыслей, нарастаемая с
чувством облегчения, неимоверной радости и спасения от ряда еще неведомых бед
залила меня полностью, да так, что от слез я не могла остановиться. Настоящее
счастье без слез не бывает. На меня смотрел по-доброму, как-то по-отечески этот
маленький человечек, и я понимала, что он мой спаситель. Толпа людей опять
плотным кругом окружила меня. Все забыли про картины. Живая картина доброго
поступка интересовала всех куда больше. Я не помню, что в благодарность говорила
этому мужчине, предлагала ему вознаграждение, он отказался, я положила ему на
ладонь какие-то прибалтийские сувениры, он мило улыбался. Пора было бы идти. Я
сделала шаг к выходу. Но он не спешил идти. Он нехотя и с усилием сделал шаг
вместе со мной. Он шел, едва переставляя ноги, которые были как-то не так
изогнуты в коленях, корпус раскачивался. Толпа как-то охнула в своем новом
прозрении, почему он долго никак не шел со мной до этого. Видно, хотел остаться
в памяти настоящим добродетелем, а не несчастным человеком, который может делать
щедрые поступки, но судьба не дала ему такой щедрости в здоровье. Все
расступались, давая нам дорогу, и от этого ему было как-то неловко, что все
видят его неуклюжесть. От такого внимания со стороны он разволновался и совсем
трудно шел, попытался у лестницы со мной распрощаться, чтобы завершить эту
миссию "волшебника" - чувствовалось, что ему нужно передохнуть. Но я сделала
вид, что не заметила его волнения, а потом взяла его под локоть, чтобы помочь
ему спуститься. Что-то рассказывала, куда ездила, что в сумке у меня билеты на
тридцать человек и, наверное, на сто чемоданов, что если бы не он, то мне век
эту историю было не забыть и не расплатиться за утерянное. Хотя и сейчас, по
прошествии стольких лет, я этот день помню и до сих пор благодарю этого
человека. Не знаю, как бы поступил другой, но именно тот, кто знает, что такое
горе, что такое утрата, никогда не сделает что-то во благо себе, принеся
страдание другому. И видя людей, которые с трудом передвигаются, которые в толпе
здоровых чувствуют себя досадной нелепостью, я всегда думаю: как жаль, что в
обществе чувствительно это деление на совестливых, добрых, но несчастных, и на
алчных, высокомерных, но с полной шкалой здоровья и достатка.