Архив, Заявка на поиск

	Цитадели заполярья

	Заполярные земли

	Региональное законодательство

	Поиск работы в заполярье

	Кто здесь живет?

	Кто прославился?

Новая заколдованность мира.

Новая заколдованность мира.



Мы живем в мире, где пространство и время теряют свое значение, а человек - индивидуальность, становясь внутренне пустым. Наступает "новая магическая эпоха" - технологичность массовой коммуникации достигла того предела, когда обыватель уже не способен понять, как устроен современный мир, и общается с машиной посредством магических действий

Еще в 1950-х годах канадский экономист, социолог и пионер теории медиа Гарольд Иннис вывел формулу, увязывающую способности государственной власти с возможностями господствующих медиатехнологий. На примере древних цивилизаций, каждую из которых он описывал как замкнутую систему со своим типом медианосителя - от камня до папируса, Иннис доказал, что смена коммуникационной технологии ведет к глобальным изменениям. Различные медиа способны формировать культуру и сознание эпохи, структуру государственной власти и даже само общественное устройство. Становление единого информационного пространства современного типа Иннис связывал с изобретением бумаги, печатного станка, затем электрического телеграфа и последующей индустриализацией. Автор этой теории умер более полувека назад - с тех пор мир, переживающий массмедийную революцию, преобразился до неузнаваемости. Популярная концепция информационного, постиндустриального общества наиболее полно позволяет нам понять, какой исторический этап мы переживаем сегодня. О современном мире массовых коммуникаций, о человеке общества потребления, а также о футурологических прогнозах на ближайшее будущее журналу "Эксперт-Сибирь" рассказал политолог, доцент кафедры политических наук и технологий СибАГС, доцент кафедры массовых коммуникаций факультета журналистики НГУ Дмитрий Березняков.

Новый мир

- Дмитрий Владимирович, в среде современных философов нет единого мнения относительно того, в каком обществе мы живем: по мнению одних, постиндустриальное, информационное общество уже пришло, другие же считают, что оно должно наступить в ближайшем будущем. Как бы вы охарактеризовали современность с этой точки зрения?

- Теории информационного и постиндустриального общества стали появляться примерно в 1970-е - 1980-е годы и фактически представляли собой попытку западных интеллектуалов понять то общество, которое возникало на их глазах. Существует много научных метафор, которые позволяли бы описать специфику этого нового типа социальности. И концепция информационного общества - частная попытка сделать это. У данной теории, естественно, были и серьезные конкуренты, поэтому ее следует рассматривать как одну из версий понимания современности.

Если же непосредственно отвечать на вопрос, наступило ли информационное общество сегодня, то я бы сказал - нет. Есть один важный момент, который необходимо понимать в данном вопросе. Когда мы рассуждаем об информационном обществе в нашей стране, то вольно или невольно проецируем западные теоретические модели на нашу действительность, потому что западные социологические концепции очень популярны среди российских интеллектуалов. Но при этом надо понимать, что происходит с твоей собственной страной, иначе все рассуждения на эту тему превращаются просто в псевдонаучный каламбур. Теории информационного общества фактически представляют собой разновидности теории модернизации. Это попытки осмысления динамики западных обществ в некоей единой универсалистско-прогрессистской логике. Когда эти теории проецируются на незападный, в частности, российский материал, могут возникнуть различного рода интеллектуальные "претыкания" с тезаурусом, системой понятий и так далее. Поэтому сперва необходимо проанализировать, как работают эти общества в рамках западной интеллектуальной традиции, и затем понять - применимы ли данные концепции в частности к российскому материалу. Это большая проблема. На этот счет у социологов нет единой точки зрения, потому что прежде они должны ответить на такой вопрос: если мы используем концепцию информационного общества, то какое место в этом глобальном информационном мире занимает Россия? Институализировались ли базовые черты информационного общества в нашей стране? Конечно же, нет. Поэтому мы и имеем сложности, связанные с переносом теории на российскую почву, - это своего рода старинная российская забава интеллектуальных игрушек.

Россия 2000-х годов - социум, который с большими сложностями вышел из коммунизма. И базовые несущие конструкции современной российской действительности - это все-таки старые советские конструкции, которые в том или ином остаточном виде продолжают существовать. Это касается и системы бюрократии, и системы образования, и армии - в институциональном плане это еще во многом советские явления. Нынешний российский социум - общество, которое адаптируется к новым условиям и контактам с современным постиндустриальным Западом. И то, какое место Россия займет в этом глобализирующемся пространстве, - вопрос политической воли и интеллектуальных усилий отечественных элит.

- Какие глобальные изменения в повседневную жизнь привносит информационное общество?

- На уровне повседневности мы прежде всего имеем дело с технологическим аспектом. Здесь подразумевается все, что связано с системой массовых коммуникаций, интернет-технологий, сотовой связи и так далее. Повсеместное вторжение этих средств в нашу жизнь приводит к тому, что на бытовом уровне по-иному начинают восприниматься пространство и время. Они просто схлопываются. Вы можете находиться одновременно в совершенно разных точках земного шара и общаться в реальных режимах времени. Пространство теряет свое значение. Это первый очевидный момент, который стоит отметить.

Но при этом мне кажется, что в России данные технологические явления, которые мы успешно заимствуем у Запада, локализуются в первую очередь в среде молодежной субкультуры, нового поколения, начавшего формироваться у нас в последние несколько лет. В свое время Белл говорил о нации в нации и о молодежном рынке. Я думаю, что в России сейчас в некотором смысле сложилась подобная ситуация. Как ученые мы слишком плохо знаем свое молодое поколение, отчасти удивляемся тому, что оно делает или, с нашей точки зрения, вытворяет, нередко ругаем его, причем часто - зря. Сфера современных информационных технологий именно из области молодежной субкультуры постепенно начинает распространяться по каким-то социальным и иным, поколенческим каналам. Самый банальный пример - Интернет со всей своей блогосферой, социальными сетями типа "Одноклассники.ру" и тому подобным. Сегодня сам стиль молодежной субкультуры вышел за рамки Интернета и влияет на языковые нормы.

Люди и машины

- Что вы думаете об открывшихся фактически каждому возможностях интернет-коммуникации? Может ли это повлечь какие-то изменения в обществе?

- Я думаю, что существенно это ничего не изменит. Межличностная коммуникация существовала всегда, и она никуда не денется и в современных условиях. Но появление этого альтернативного способа общения, напоминающего непосредственную живую интеракцию, но только без реального собеседника в режиме "лицом к лицу" требует от людей определенной культуры. Сегодня в этой сфере есть очевидная проблема ненормативности, неоднозначен и вопрос анонимности участников интернет-коммуникации. Но мне представляется, что все издержки, в которых сейчас упрекают Интернет, - вопрос времени. Мы эту культуру все равно сформируем. Постепенно все встанет на свои места, и поэтому не надо бояться этих процессов. Часто приходится слышать, что Интернет якобы приводит к дегуманизации общества. На самом деле к дегуманизации приводит совсем не это. С таким же успехом можно обвинить Гутенберга в порнографии - раз он изобрел печатный станок, значит, он стоит у истоков этого зла. Неправильно видеть опасность в самой технологии, в медийном средстве как таковом. Опасность - в тех, кто им пользуется. Технологии нейтральны, даже информация сама по себе безоценочна. Дело в том, кто говорит и кому говорит.

- Но информационное общество, помимо технологического переворота в сфере массовой коммуникации, предполагает не менее важные социальные и даже психологические перемены. Как трансформируется сознание в постиндустриальном мире?

- Западные исследователи, которые рассматривали эту проблему подробно, говорят о том, что условно можно назвать кризисом идентичности. Он связан с тем, что человек современной культуры - это человек, который, если использовать известную метафору мира как супермаркета, выбирает стиль жизни. Информационное общество, в отличие от прежнего классического массового общества, концепции которого возникали в середине XX века, - это социум, в котором не господствует единый универсальный стандарт, а происходит индивидуализация. Не зря Зигмунд Бауман, описывая постмодерн, назвал свою книгу "Индивидуализированное общество". Но когда человек приходит в супермаркет, где ему на выбор предлагают различные стили жизни, получается, что сам он, по большому счету, внутри себя пуст. Как писал Рисмэн, человек становится внешнеориентированным. Внутренняя ориентация как стержень личности и идентичности утрачивается, и наступает внутренняя пустота. Многие люди ищут эту наполненность через какие-то трансцендентные практики, например, через увлечение какими-то идеологиями или религиями. Можно вообще говорить о том, что мы сейчас наблюдаем возрождение иррационального в культуре, связанного с процессами информатизации, глобализации и так далее. Например, наш социолог Ионин считает, что исторический этап, который наступает сегодня, - это "новая магическая эпоха". Он имеет в виду как раз процесс возрождения в этом технологизированном мире магического отношения ко времени и пространству, а также к самой технике, потому что она настолько сложна, что человек уже не понимает, как она работает, и коммуницирует с машиной по принципу магических действий.

Общество модерна - это общество секуляризирующееся, "расколдованное", как говорил Вебер. А вот общества, которые сегодня приходят на смену модерну, можно вслед за Хабермасом назвать эпохой "новой непрозрачности". К этой непрозрачности Ионин добавляет "новую заколдованность". То есть в культуре нарастает иррациональное, но при этом сам институциональный, технологический каркас работает рационально и очень технично, и вместе с тем простые люди не понимают, как этот мир устроен. Но это одна из социологических версий, и здесь не стоит перегибать палку.

- Если коснуться футурологии - существуют ли концепции ближайшего будущего? Еще в 60-70-х Тоффлер писать о "третье волне" цивилизации, которая пришла на смену "первой", аграрной и "второй", индустриальной. Какой будет "четвертая волна"?

- На самом деле таких концепций сейчас придумано очень много. Социологическая теория дает несколько различных версий будущего, и эти версии определяются целым набором важных характеристик. Я бы выделил трех авторов - итальянца, немца и англичанина, которые, с моей точки зрения, ставят проблему на некий иной уровень по сравнению с теориями 1970-х, когда все начиналось. Итальянский социолог Франко Ферраротти увязывает социальную информацию и власть, говоря, что тот, кто контролирует каналы, по которым циркулирует эта информация, тот и обладает властью. В своей книге "Пять сценариев для 2000 года", которая вышла в 1985 году, он предлагает несколько сценариев будущего, которые, мягко говоря, не отличаются прогрессистским и технократическим оптимизмом, которым попахивали концепции 1970-х годов. Один из вариантов - "муравейник". Это такое общество, которое не знает урбанистической среды в ее нынешнем виде, в нем отсутствуют традиционные иерархизированные обмены между городом и деревней. В такой среде человек очень одинок. Еще один возможный вариант будущего по Ферарротти напоминает глобальную деревню Маклюэна - это общество тотальной победы техники и соответствующего типа мышления. Здесь тоже возникают очень большие проблемы с личностью и ее самореализацией.

Другой автор, профессор мюнхенского университета Ульрих Бек рисует перспективу глобального общества риска. Глобализацию и возникающий на ее фоне новый социум он понимает как общество, единое в тех глобальных рисках, которые человечество начинает испытывать безотносительно к национальным границам.

Третий автор - Энтони Гидденс с его концепцией постмодерна. Он подчеркивает, что не надо кричать и шуметь о том, что мы живем в совершенно новом, принципиально отличном Дмитрий Владимирович Березняков (р. 1973) -политолог, заместитель заведующего кафедрой политических наук и технологий Сибирской академии государственной службы. В 1996 году окончил отделение истории гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета. В 2000 году защитил кандидатскую диссертацию по российскому анархизму. В 2004-м, 2005-м и 2006 годах становился победителем Федеральной программы Благотворительного фонда Владимира Потанина "Гранты молодым преподавателям государственных вузов России". В сфере научных интересов - история политической мысли, политическая культура и коммуникация, историческая социология интеллектуальных групп. С 2002 года также преподает политологию и социологию массмедиа на факультете журналистики НГУ.

от прежнего обществе. Это большая ошибка, за которой стоит недопонимание природы социальных институтов современности. То, что происходит сейчас, - это не разрыв с прошлым и появление чего-то принципиально нового, с этим прошлым никак не связанного, а наоборот - радикализация имеющихся принципов организации общества модерна.

Пережитки и перспективы

- Мы говорим о чрезвычайно динамичном историческом этапе, на котором для человека преодолевается пространственные и временные преграды. Как, по-вашему, в этих новых условиях относиться к традиционному институту бюрократии? Вебер в свое время возлагал на нее большие надежды, но не превратилась ли она сегодня в некий тормоз для современного общества?

- Если отталкиваться от Вебера, то он действительно связывал институт бюрократии с легальным господством - по его выражению, господством безлично-делового принципа, господством хорошо организованной, управляемой бюрократической машинерии. Вебер считал, что это самый эффективный способ менеджмента для современных обществ. Но, говоря о легальном господстве и веберовской теории демократии, у нас очень часто принято делать радужные, но скороспелые выводы - вот якобы уже найдена рациональная модель правового государства и эффективного менеджмента. Как правило, так рассуждают те, кто плохо читал Вебера. У него был очень специфический подход к проблеме бюрократии и легального господства. По его мнению, безличное давление бюрократии само по себе не имеет ценностных оснований и работает как холодная машина. А раз оно само по себе лишено ценности, эти ценности в него должны привноситься извне. В данном случае речь идет либо о харизматическом, либо о традиционном лидерстве. Кстати, на этой основе Вебер разработал плебисцитарную теорию демократии, которая многим в России сейчас очень нравится, так как предполагает, что страну возглавит очень сильный, харизматичный человек, лидер со всеми вытекающими отсюда дополнительными коннотациями. Но на самом деле веберовская теория бюрократии достаточно критична по отношению к самой бюрократии. Я приведу простой пример - машина Третьего Рейха с точки зрения бюрократии функционировала очень эффективно, Освенцим работал как часы. Понимаете? Бюрократия по Веберу - это сам механизм, принцип рационализации сам по себе, а права и свободы, какие-то социальные гарантии и так далее - это ценности, которые привносятся извне.

Если говорить о статусе бюрократии в постиндустриальном обществе, то под этим следует подразумевать все-таки адхократию. Это способ управления, принятия решений, основанный на ситуативном принципе, когда отдельные блоки некоей конструкции собираются, каждый имеет большую степень самостоятельности, и решения принимаются не через централизованные иерархии, а через контакты по сетевому принципу. В социологии даже существует такое развитое направление - теория социальных сетей. Уже именно сетей, а не систем: согласно этим теориям, мы приходим к сетевому принципу организации социального пространства. Если же говорить о бюрократии в этой перспективе, то становится очевидно, что в России с ней как раз очень большие проблемы. Административная реформа, которую мы наблюдали, доказывает это. У нас нет бюрократии классического безлично-делового принципа. И в этом смысле мы не можем говорить о каких-то постмодернистских, постиндустриальных, информационно-инновационных типах принятия политических и управленческих решений. Сначала надо получить бюрократию в ее классическом модернистском варианте. С моей точки зрения, Россия нуждается не столько в конструировании каких-то современных информационных технологий, сколько в формировании институтов классического модерна с нормальными эффективными институтами, потому что современность у каждого своя. Ведь социальное пространство и социальное время неоднородны. Если на Западе XXI век, то в Мозамбике может быть Средневековье. Надо сначала понять, в каком социальном времени живет Россия.

- Информационное общество - это глобализированное общество. Не угрожает ли оно потерей национальной идентичности, самобытности?

- В дискуссиях о процессах глобализации всегда говорят о кризисе национального государства, national-state. Считается, что данный кризис развивается в двух направлениях. Во-первых, это конкуренция со стороны так называемых транснациональных корпораций, то есть размывание суверенитета сверху - посредством формирования этих структур и вообще становления нового типа информационной экономики. Во-вторых, размывание суверенитета происходит и снизу - посредством некоего нового регионализма, то есть возрождения идентичности, которая строится на уровень ниже национальной. Поэтому в будущем перспективы национального государства достаточно сложные. На этот счет существует много разных взглядов. Например, есть точка зрения, согласно которой национальное государство через какое-то время перестанет существовать как способ политической интеграции. Потому что nation-state - это феномен модерна. Если модерн подходит к концу, то трансформируются или уходят все прежние несущие конструкции этой эпохи. Поэтому, возможно, национальное государство уйдет в историю, и на его месте возникнут какие-то другие способы политической интеграции. Какие именно - большой вопрос: на этот счет существует много различных концепций, начиная с идеи мирового правительства и заканчивая сетевыми структурами.

Но дело не только в этом. Поскольку мы живем все-таки в России, то сначала должны в этой перспективе ответить себе на один вопрос: а представляет ли собой наша страна национальное государство? Мало ли что об этом написано в Конституции РФ. По большому счету, Россия не является национальным государством, и мы не можем до конца корректно употреблять термин "нация" применительно к россиянам. Некоторые считают, что процессы конструирования национальной идентичности интенсивно происходят именно сейчас, начиная с 2000-х годов, когда стало строиться коллективное "мы". В первую очередь, этот процесс осуществляется посредством массмедиа - здесь и обращение к истории, и переинтерпретация истории в некотором конструктивном ключе, когда в прошлом страны не ищут плохих героев, а пытаются найти, наоборот, хороших, с которых можно было бы брать пример.

Относительно того, что собой как государственное образование представляет Россия, существует как минимум две точки зрения. По первой из них, наша страна - разваливающаяся имперская традиционная структура, и то, что она при этом называет себя федерацией, де-факто никакого значения не имеет. Это очень серьезная концепция, за которой стоят достаточно основательные, фундированные теории. Но есть также и другая точка зрения, согласно которой нациестроительство советского типа в России все-таки было сделано, и сейчас мы имеем развал именно советской конструкции национальности.

- На ваш взгляд, какое место занимает религия в информационном обществе?

- От тех людей, которые все время вспоминают Ницше и говорят, что Бог умер, я очень часто слышу, что все происходящее в духовной жизни современного мира, - это такой постмодернистский свальный грех на обломках западной культуры. Но вопрос в том, умер Бог или его убили? Это первый важный момент.

Во-вторых, у религии перспектив больше, чем у науки. Наука - это самый амбициозный модернистский проект, который существует наряду с политической демократией. Религия не относится к модернистским проектам - как духовное образование она была и до модерна, останется и после него. Вопрос в том, переживают ли кризис классические авраамистические религии. Безусловно. И из этого кризиса они выходят по-разному. Православная церковь предлагает одну стратегию, католическая вторую, протестантская - третью. Но мир не сводится к христианству. На Западе психоаналитик - это секуляризованный священник, сегодня он во многом берет на себя пропедевтические функции работы с психикой или с тем, что мы называем душой. Но при этом у человека всегда будет запрос на трансцендентное, на сакральное. Иначе он перестанет быть человеком и превратится в простого поглотителя гамбургеров. Поэтому религиозность никогда не уйдет из культуры. Она может получить какие-то другие формы, но, с моей точки зрения, это изначально присуще человеку.

Но вопрос о нынешнем статусе религии упирается в то, какие формы религиозность примет и уже принимает в современном мире. Они могут быть различными. Феномен религиозного фундаментализма - один из вариантов того, что может быть. Но это во многом ответ слабых, когда критерием конструирования собственной идентичности становится, в первую очередь, формирование образа врага с апелляцией к сакральному. Но это не единственный способ религиозности в современном мире, есть и другие практики. И я уверен, что в процессах глобализации, индустриализации, информатизации религия не сойдет с исторической сцены. * Фото: Борис Барышников

Фото:

- Дмитирий Березняков: "Россия 2000-х годов - социум, который с большими сложностями вышел из коммунизма"



София Гольдберг НОВАЯ ЗАКОЛДОВАННОСТЬ МИРА. // Эксперт Сибирь (Новосибирск).- 04.02.2008.- 005.- C.32-35

София Гольдберг, Эксперт Сибирь